Перед архитекторами перестройки стояла трудная задача: как вовлечь в разрушение собственного дома 300 миллионов человек, которые в массе своей хотят жить, а не бороться. Эту задачу они выполнили - уже в 1989 г. на всех выборах люди страстные, с горящими глазами (а часто и с явными маниакальными чертами) имели преимущество перед людьми уравновешенными и рассудительными. Законная власть была передана в руки людей с разрушительным мышлением.
Каким же образом убеждают людей в том, что "так жить нельзя"? Не обращением к повседневной реальности, а растравляя обиды и трещины в сознании. И не для того, чтобы выложить на стол эти обиды, верно их взвесить и найти способ их исцелить или искупить. Нет, эти обиды преувеличиваются до фантастических размеров, путем искажений, подтасовок и прямого обмана в души наливается яд - чтобы раны раскрылись, а противоречия взорвались конфликтами. Затем ослепленного этим ядом человека "возвращают" в нынешнюю действительность и натравливают на те структуры, которые требуется разрушить, как на виновника жгущих его обид. Раздуй как следует дело с пактом Риббентропа-Молотова, и уже имеешь моральное право нарушить все нормы, захватить союзную собственность, выкинуть останки Черняховского и превратить в быдло треть населения - вся демократия тебя поддержит. Еще бы - обида, нанесенная Молотовым, требует отмщения.
Что может служить надежным признаком того, что идеолог, вытаскивающий на свет старые обиды, стремится не к восстановлению справедливости, а к разжиганию новой, сегодняшней вражды? Прежде всего, манипулирование понятием право и бесправие, произвол и жертва. Именно в таком конфронтационном контексте и был внедрен в общественное сознание миф о том, что революция имеет целью построение правового государства - в противовес нашему бесправному прошлому(Примечание 1).
Абсурдность этого лозунга просто вопиюща, и он мог приниматься под аплодисменты только в момент общенародного умопомрачения. Говорилось о переходе к правовому государству - и одновременно провозглашалась революция, то есть разрушались все структуры государственности, которые только и могут охранить какое бы то ни было право. Ведь в момент революции о праве и речи быть не может - все решает революционная целесообразность(Примечание 2). Весь исторический опыт говорит о том, что путь к правовому обществу может лежать лишь через реформы, а революционеры на долгое время просто лишены возможности апеллировать к праву, так как являются заложниками собственных разрушительных действий.
Это прекрасно видно на примере конфликта с Чечней уже в ноябре 1991 г. Демократы не могли взывать к праву и идее сохранения единого государства сразу же после того, как приложили столько сил к развалу Союза. Если эстонцам помогали выйти из "общего дома", да еще таким неправовым способом, подмяв 40 процентов населения и не рассчитавшись с долгами, то какие могут быть у демократов претензии к чеченцам? Ведь это означало бы открытое признание расистского характера новой идеологии, а такого признания делать не хотелось. Если вся атака на советскую государственность велась под лозунгом борьбы против "империи" и "тоталитарного режима", то чего могли стоить грозные указы Ельцина(Примечание 3)? Попробуйте сегодня, когда улеглась радость от крушения "советской империи", взглянуть с правовой точки зрения на всю акцию по ликвидации СССР. Ведь там были нарушены все писанные законы, нормы морали и уважения к воле целых народов, не говоря уже о 76 процентах "индивидов".
Наконец, все шесть лет демократы разрушали тот принцип, в котором заключается сама сущность любого государства - право и обязанность власти (и только власти!) применять насилие. Теперь для наших политиков Маркс перестал быть авторитетом, а других книг они не читали. Возьмем противника Маркса, крупнейшего исследователя государства М.Вебера. Вот его определение: "Современное государство есть организованный по типу учреждения союз господства, который добился успеха в монополизации легитимного физического насилия как средства господства и с этой целью объединил вещественные средства предприятия в руках своих руководителей". Другими словами, физическое насилие государства, осуществляемое через учреждения (а не по произволу функционеров) является законным. Государство, чтобы быть таковым, должно охранять свою монополию на насилие и допускать распоряжение оружием ("вещественными средствами") лишь высшими руководителями.
Значит ли это, что Вебер и другие здравомыслящие люди радуются государственному насилию? Нисколько. Эти люди знают, что там, где государство отказывается от этой своей тяжелой обязанности, право на насилие захватывают другие силы. И это бывает несравненно страшнее. Если власти хоть на короткий срок выпускают монополию на использование этого ужасного средства, вернуть ее становится очень трудно - из государства вынимается главный его корень.
Но ведь идеологическим лейтмотивом всей перестройки с самого начала было снятие легитимности, законности насилия как средства государственной власти. Именно на это была направлена весьма примитивная на первый взгляд антисталинская кампания, кампания против правоохранительных органов, а затем и против армии. А под этой дымовой завесой лишили государство монополии на насилие. Так с разными оправданиями (для защиты от рэкета, от "кованого сапога военщины", от боевиков соседнего народа и т.д.) возникли внегосударственные союзы господства с помощью насилия. И примечательно, что все эти вооруженные формирования стремятся в глазах населения стать как можно скорее "как бы государственными" - они сразу же появляются в форме. Вид единой формы оказывает на подсознание огромное воздействие, придавая даже банде статус почти законной силы (в полной мере это поняли Муссолини и Гитлер, выведя фашистов на улицу в одинаковых рубашках). Перестройка - явление из ряда вон выходящее и в этом смысле. Здесь боевики даже крайне антисоветской ориентации устанавливали свою власть на улице не просто в форме а, практически, в советской форме, используя полученное с государственных складов обмундирование. Это вызывало шок - расщепление сознания. Строго говоря, это само по себе являлось преступлением - по международным конвенциям использование на войне чужой формы карается смертью.
Это происходило на первом этапе - в перестройке. Режим Ельцина пошел дальше - он произвел крупномасштабное вооружение неформалов, преследуя сложные цели в политической игре. Видимо, самой крупной акцией такого рода было вооружение Дудаева (1992 год) с последующим созданием очага войны в Чечне. Для этого затем вооружили другую группу чеченских неформалов - "оппозицию" Дудаеву. И не только вооружили, но и послали туда набранных по контракту военнослужащих без военной формы и знаков различия.
С точки зрения права это - вещи чудовищные, но этого как будто никто не замечал, правовое чувство уже было полностью вытравлено. Представьте: спецслужба вербует офицеров и солдат в армии собственного государства и отправляет их устроить танковый рейд и авиационные налеты на территорию собственной страны - а затем объявляют этих офицеров и солдат наемниками, отказываются от них. Это или бред, какого не бывало в истории, или колоссальная провокация вроде самосвержения режима Чаушеску.
А потом Грачев стал говорить вещи, от которых любой правозащитник должен был бы просто повеситься - увидев, что он породил. Ведь Грачев, по сути, выразил принципы того режима, в котором он служил военным министром. Да, - признал он - некто нанял офицеров моей армии и арендовал новейшие танки и самолеты. Не знаю, для чего уж там - это меня не касается. Какой-то город разбомбить на юге России. Но государство РФ за это не отвечает.
Это в тысячу раз хуже, чем признать, что военную акцию совершило само государство. Сказать то, что сказал Грачев - значит обрушить все и так хлипкие устои права. Ибо основа основ права, повторяю - это полная монополия государства на применение насилия. Если монополия сохраняется - государство правовое, хотя бы и предельно жестокое. Если государство предоставляет оружие (а тем более танки и авиацию) и лицензию на насилие неким неформальным организациям - оно абсолютно неправовое. Оно криминальное.
Сталинский режим брал на себя ответственность за каждый выстрел. Людей не убивали в подъезде молотком, к ним не являлись люди в масках, а приходили офицеры в форме, со служебным удостоверением и с ордером на обыск и арест. А сегодня режим заранее объявляет себя не отвечающим ни за что. Автурханов послал на Грозный танки и самолеты - с него и спрашивайте. Спрашивают Автурханова: откуда у вас новейшие боевые самолеты? Купил на личные сбережения! Где дают и почем брали - эти вопросы наши интеллектуалы с ТВ задать уже "не догадываются".
А как мы должны реагировать на перекличку двух министров одного правительства - Грачева и Козырева? Военный министр утверждает, что офицеры и солдаты вверенной ему армии имеют полное право во время отпуска или увольнительной повоевать на стороне какой-либо неформальной организации, побомбить города и подавить гусеницами граждан. Это - их личное дело и никак не касается министра или главнокомандующего вооруженными силами. А в это время его коллега по иностранным делам в России поддерживает блокаду и даже репрессии против Ливии на том основании, что к одному теракту причастны, как подозревается, двое ее граждан. Только подозревается! И только граждане, а не офицеры действительной службы, не танки и самолеты. Выходит, устами одного министра режим Ельцина декларирует право своих спецслужб на тайные военные акции практически любого масштаба - в то время как устами другого министра обещает расправляться с любыми проявлениями государственного терроризма.
Государство - огромная и сложная машина, которую строило множество поколений наших народов, высшее достижение цивилизации, которое с такой кровью и конвульсиями было восстановлено после гражданской войны, практически уничтожено. Но у демократов покане наблюдается и понимания того, что они натворили. Одна выдача Парфенова латвийским спецслужбам была событием огромной важности, еще не оцененным во всей его разрушительной силе.
Восстановить монополию на насилие государство быстро не сможет. На свою долю фактически узаконенного насилия все громче претендует преступность. Мы находимся накануне качественного скачка: до сих пор преступное насилие совершалось против личностей - завтра вооруженная преступность станет важной силой господства над социальными группами. Политики взяли курс на легализацию криминального капитала, и предприниматели стали создавать собственные силы для репрессий и устрашения трудящихся. Борьбу с возникающим рабочим движением фактически уже взяли на себя паравоенные организации криминального типа. Директор даже небольшого частного завода выходит в цех лишь в сопровождении 5-6 телохранителей.
Сейчас для выполнения этой новой функции активно создается и социальная база (деклассированная молодежь, иногда с примесью радикальной идеологии, неважно какого "цвета"), и кадры "офицерства" из частной охраны и мелких "национальных гвардий". Напротив, организационная база рабочего движения создается гораздо медленнее, а значит, оно уступит арену. Потом ее придется отвоевывать с большими жертвами (как это произошло, например, на юге Италии, где профсоюзы долго были объектом террора со стороны мафии). Во многих странах Латинской Америки, где из-за сходных с нашими культурных условий паравоенные организации ("эскадроны смерти", "белая рука" и т.п.) очень развиты, единственным условием самой обычной профсоюзной работы было создание партизанского движения. Туда в случае опасности можно было эвакуировать профсоюзных активистов и членов их семей. Как рассказывали латиноамериканские товарищи, обычно это делать не успевали, но наличие хотя бы одного шанса спастись придавало людям силы. Ясно, что если криминалитет захватит улицу и начнет диктовать свои условия, все наше общество неудержимо покатится к новому большевизму - он опять окажется единственным спасением нации.
Ради мелких политических целей под правовую систему закладывались мины огромной силы - и целые регионы и сферы нашего общества отбрасывались в бесправие и насилие. Что означала, ликвидация СССР, например, для народа Таджикистана? Этот народ был под защитой мощного государства - и буквально в считанные месяцы был отдан на растерзание враждующим отрядам боевиков. Ведь ему не дали даже минимального времени для того, чтобы построить собственную армию, полицию, органы безопасности. Стоявшие там части советской армии внезапно перестали выполнять охранительные функции вооруженных сил. А демпресса в Москве в это же время науськивала одну часть народа на другую, подзуживала оппозицию бороться против президента - "бывшего партократа" (да она и сейчас это делает, явно выступая на стороне "моджахедов"). И началась вакханалия убийств мирных жителей, вплоть до расстрела на мосту тысячи беженцев. Пусть наши демократические политики сами лично никого на расстрел не послали - их руки уже по локоть в крови, они заведомо убивали множество людей своими "инициативами и договоренностями".
Посмотрим в другую сторону. Жертвой оказались, например, колхозы. В течение нескольких десятилетий они работали в условиях очень низкого уровня преступности, практически без собственных охранных служб и без традиций охраны. А животноводческие фермы находятся, как правило, в удаленных от населенного пункта местах. Незащищенные, они стали излюбленным объектом для бандитов. Лавинообразное нарастание грабежей и краж скота началось в 1991 г., когда была предпринята интенсивная идеологическая кампания, поставившая по сути колхозы вне закона. Зачастую грабители даже не скрывались, а представляли свои действия как борьбу с "тоталитарным колхозным строем". Иногда скот демонстративно забивали на глазах связанных доярок (а в одном случае у живого быка отрубили и увезли в автомобилях задние ноги). В политическом отношении это было задумано хитро, но недальновидно, ибо преступность в глубине своей аполитична. Те фермеры, на которых делали ставку демократы, оказались еще более беззащитными, чем колхозы (во многих колхозах возникла патрульная служба). И в этих условиях правительство пошло на шаг колоссальной важности - пообещало фермерам предоставить боевое оружие для защиты своего хозяйства. Это кардинальным образом меняет традиционный для России образ государства. Речь идет о легитимации негосударственного насилия и наказания ("суд Линча"). Однако Россия - не Америка, и этот процесса, если он "пойдет", наверняка будет сопряжен с тяжелыми потрясениями.
Громадный откат от правового образа жизни произошел и в ключевом для создания вожделенной рыночной экономики вопросе - в отношении к собственности. Реформа по сути своей свелась к экспроприации двух видов собственности, на которых основывался жизненный уклад нашей страны - общенародной и личной. Красноречива речь Б.Н.Ельцина на V съезде Народных депутатов РФ - она имеет значение, далеко не в полной мере оцененное депутатами, прессой, обывателями. Прежде всего, в ней признано, что неотъемлемой чертой нового экономического порядка является существование крупного социального класса обездоленных, причем обездоленных в такой степени, что их физическое выживание возможно лишь благодаря благотворительности. И масштабы этого явления таковы, что учреждается Министерство социальной защиты населения(Примечание 4). Все мы знаем, что и раньше значительная часть населения жила трудно, многие - просто бедно (на этом и играли революционеры). Но это воспринималось как дефект системы, вызывающий возмущение. В 1991 г. сделан качественный скачок - бедность большой части народа названа нормой. Мы уже не должны ею возмущаться, как не возмущаются в Риме или Чикаго видом тысяч бездомных стариков.
Каков же был правовой смысл заявления об узаконенной бедности? Оно означало, что в результате перестройки и реформы проведена экспроприация населения - каждый гражданин, который был частичным собственником национального достояния (земли и ее недр, промышленных предприятий и т.д.), этой собственности теперь лишен. После 1917 г. были экспроприированы помещики и буржуазия - сравнительно небольшое по нынешним меркам достояние. Затем за 73 года общим трудом было создано достояние, признанное общенародным, то есть принадлежащим поровну каждому гражданину как частице народа. Именно потому мы ездили в метро за 5 коп. и покупали ботинки за 30 руб., что это было наше метро и наши фабрики, созданные для нашего потребления, а не выкачивания прибыли. Теперь это передано "хозяевам". Если бы наши старики получили за это компенсацию, они безбедно прожили бы остаток дней. Но наш народ компенсации не потребовал - его просто отвлекли путчами и другими спектаклями. Ну, не потребовал, так не потребовал - не надо хлопать ушами. Но мы говорим о праве.
Какие же правовые основания имелись для экпроприации? Никаких. Все было сделано при помощи парламентского подлога. Положение об общенародной собственности - ключевой момент всех конституций СССР - было тайком, без всяких дискуссий изъято из текста осенью 1990 г. в ходе "уточнения формулировки" целого ряда статей. Это было сделано настолько тонко и незаметно, что когда в мае 1991 г. стали обсуждать закон о приватизации, большинство депутатов было уверено, что общенародный характер собственности на промышленные предприятия есть конституционная норма. Надо было видеть, как издевался над депутатами один из разработчиков закона о приватизации А.Бойко: "Посмотрите в Конституцию, там ни о какой общенародной собственности и речи нет, давно вы сами же ее и отменили". Я как эксперт участвовал в работе Комитета по экономической реформе, и цинизм этого подлога просто потрясал. Было такое впечатление, что ты попал на сходку уголовников, для которых нет ни права, ни морали. Но хоть кто-нибудь из видных интеллигентов, адептов правового государства, попробовал протестовать - не по существу, а именно с точки зрения права? Никто.
После августа 1991 г. еще легче оказалось произвести грабеж личной собственности через дикое повышение цен, уничтожившее все трудовые сбережения. Как сказал Ельцин, "Россия берет на себя ответственность правопреемницы СССР". На деле же правительство РФ кардинально отказалось от той ответственности, которую нес СССР перед гражданами. В СССР гарантировалось скромное, но достойное обеспечение старости. Сейчас ворам отданы не только отобранные у народа предприятия - им отдана отобранная у стариков их скудная "потребительская корзина". Какая же здесь правопреемственность! Государство Российская Федерация нагло отказалось платить долг общества нескольким поколениям граждан. На какое же отношение к собственности новых хозяев могут расчитывать реформаторы?
Потом напечали ваучеры, по которым якобы каждому гражданину выдадут его долю государственной собственности. Не будем даже говорить о смехотворной сумме, которая возвращается владельцу (реальная его доля в основных фондах оценивается в 650 тыс. долларов). Посмотрим на правовую сторону. Закон о приватизации, хотя и грабительский, предписывал введение именных приватизационных счетов, которые должны были индексироваться в соответствии с инфляцией и не могли продаваться. Вопреки закону, людям раздали безличные чеки(Примечание 5). Это означало, что следующим шагом будет организация голода. Доведенные до обнищания люди были вынуждены продавать свои чеки или акции. А теперь Е.Боннэр издевается: "Главным и определяющим будущее страны стал передел собственности. У народа собственность так и ограничится полным собранием сочинений Пушкина или садовым домиком на шести сотках. И, в лучшем случае, приватизированной двухкомнатной квартирой, за которую неизвестно сколько надо будет платить - многие не выдержат этой платы, как не выдержат и налог на наследство их наследники. Ваучер не обогатит их, может, с акций когда-нибудь будет хватать на подарки внукам".
"Маховик перестройки", о котором говорил Горбачев, отбросил нас далеко назад от правового общества. Лишь за 1990 г. прирост числа убийств в РФ был равен числу всех погибших за 10 лет афганской войны советских солдат и офицеров. Не число убийств, а только их прирост! По этому поводу пресса хранила молчание - кровь, не приносящая политических дивидендов, ценности не имеет. О каком праве может идти речь, если государственное телевидение и пресса стали совершенно открыто служить посредниками в преступных сделках. Газеты занялись сводничеством (в том числе организуя оргии с извращениями), по телевизору диктор центрального канала предлагает "продать орден Ленина и другие награды". И то, и другое - уголовные преступления. А как с правами потребителя, о которых так много говорилось в первые годы перестройки? На каждом шагу, прямо на улице и в государственных магазинах, продавался импортный спирт. А телевидение предупреждало, что он бывает токсичен, что от него можно ослепнуть(Примечание 6). Если так, то почему же его продавцы не в тюрьме? Почему этот спирт не изъят милицией, ФСБ, армией и не уничтожен (как уничтожили, например, десятки тонн черной икры в 1972 г. при малейшем подозрении на зараженность - грузовики везли ее сжигать под охраной солдат)? Можно ли себе представить такое при нашем "неправовом" режиме восемь лет назад? Где же наши правоведы и правозащитники? Ведь дело не только в конкретных делах, дело в том, что закон попирается демонстративно, с явной целью приучить людей к мысли о том, что начал действовать закон джунглей. И люди это уже понимают. На дорогах представители "нового класса" демонстративно нарушают самые важные правила движения - проезжают на красный свет, едут по полосе встречного движения. Инспекторы ГАИ вынуждены отворачиваться, они знают, у кого теперь власть.
Интеллигент-демократ скажет, что все это - издержки революции, что мы переболеем этим периодом бесправия и бандитизма, а потом общество стабилизируется, и будет наведен порядок, как после гражданской войны 1917-1920 гг. Судя по тому, что мы видим и слышим, эти надежды иллюзорны (что прямо признал и сам обер-полицмейстер А.Мурашев: "У нас будет, как в Чикаго"). В реформу уже заложен, и можно утверждать, что сознательно, генотип не производительного, а криминального капитализма. По мере укрепления он будет не терять, а усиливать свой преступный характер - это говорит не только криминология и теория капитализма, но и весь исторический опыт. Нынешний политический режим оздоровить общество уже не сможет. Он не хозяин, а подручный. Возврат к какому-то праву будет возможен лишь после принципиальной смены курса реформ и уже обойдется большой кровью. Тем большей, чем позже это случится - каждый день в банды втягиваются и связываются круговой порукой все новые юноши, подростки и даже дети. Посмотрите, как быстро меняются лица, разговор и поведение мальчиков, которые на перекрестках протирают стекла машин у нуворишей. Это - рекруты оккупирующих город банд.
Да дело и не только в этой реальности смутного времени. Дело в том, что идеальные представления о правовом государстве у "чистых" идеологов нашей демократии предполагают полное разрушение основ правовой жизни в России. А с другой стороны, политические представления демократов-практиков на деле тяготеют не к праву, а тоталитаризму(Примечание 7). Самым искренним и идеологом перестройки считается академик А.Д.Сахаров. В отношении концепции правового государства он и провозгласил принцип, приведенный в эпиграфе.
Эта лаконично выраженная мысль означает полный и необратимый разрыв со всей той системой права, которая существует в традиционном обществе, разрыв непрерывности всей траектории правосознания России. Суть в том, что правосознание и даже система права у нас не были записаны в законах. Конечно, в любом обществе система права базируется на господствующей морали, на представлениях о допустимом и запретном, но в современном обществе все это кодифицировано в несравненно большей степени, поскольку в нем разрушена единая ("тоталитарная") этика. В традиционном обществе право в огромной своей части записано в культурных нормах, табу, преданиях и традициях. Эти нормы до такой степени сливаются с правовыми, что большинство людей в обыденной жизни и не делают между ними различия. СССР в понятии демократов не был правовым государством, но существовали неписанные моральные нормы, которые считались даже законом (то есть, большинство людей искренне верило, что где-то эти моральные нормы записаны как Закон). Когда власти эти нормы нарушали, они старались это тщательно скрыть(Примечание 8).
Конечно, табу наpушаются, но это скpывается, пеpедается из уст в уста как легенда, становится "чеpным мифом". Тpадиционное госудаpство "стыдливо". Госудаpство гpажданского общества заменило этику пpавом, законом. Оно в пpинципе "стыда не имеет", в нем бывают лишь наpушения закона. Кpовавое воскpесенье доконало цаpизм, а pасстpел в Чикаго вообще никакой моpщины на США не оставил. Да это видно и по нам. Хpущев пошел на уличные pепpессии в Новочеpкасске (в масштабах, по меpкам Запада, ничтожных) - но как это скpывалось. Это был позоp, Хpущев его и не пеpежил. Ельцин посылает танки pасстpеливать людей в течение целых суток в центpе Москвы с пpевpащением этой акции в телеспектакль на весь миp. И понятие гpеха пpи обсуждении этой акции вообще исключено.
Представление о праве А.Д.Сахарова означает, что в обществе снимаются все табу, все не записанные в законе культурные нормы. Кажется курьезом, а на деле огромное значение имел недавний случай заключения в Италии брака между братом и сестрой - не нашлось закона, который бы это запрещал. Аргументы же молодоженов были неотразимы: это экономично, они гарантированы от СПИДа, а потомству вреда они не нанесут, так как детей заводить не собираются. Западное свободное общество это проглотило (как и нередкие уже браки между мужчинами). Значит ли это, что к подобному готова Россия и все населяющие ее народы?
Если бы тезис А.Д.Сахарова реально был осуществлен на практике, это означало бы моментальное скатывание общества в абсурдную гражданскую войну. Сбрасывание общества в массовое насилие происходит, когда человек теряет систему координат, критерии различения добра и зла. Ученый и философ В.Гейзенберг, который наблюдал это в фашистской Германии, пишет: "В жизни отдельного человека это проявляется в том, что человек теряет инстинктивное чувство правильного и ложного, иллюзорного и реального. В жизни народов это приводит к странным явлениям, когда огромные силы, собранные для достижения определенной цели, неожиданно изменяют свое направление и в своем разрушительном действии приводят к результатам, совершенно противоположным поставленной цели. При этом люди бывают настолько ослеплены ненавистью, что они с цинизмом наблюдают за всем этим, равнодушно пожимая плечами". Слава Богу, сознание "совков" достаточно инерционно, его не удалось достаточно раскачать за годы перестройки и реформы. И все же семена "нового правового мышления" посеяны(Примечание 9).
Люди с мышлением демократов-евроцентристов просто не понимают традиционного права, оно им кажется бесправием. Вместо того, чтобы постараться понять, каким правом жил народ в СССР, демократы начали это право ломать. И дефект кроется в самом идеальном проекте(Примечание 10).
Очевидно, что оптимальным для гражданина является то общество, в котором вероятность стать жертвой (хоть преступника, хоть государства) минимальна. Нам говорят, что в "неправовом" обществе (хотя бы советском) произвол государства столь велик, что риск стать жертвой этого произвола нестерпим, ибо государство по сути своей антигуманно и без узды права становится кровавым. Это верно лишь по отношению к государству современному. Там снимается контроль общей этики, и он заменяется контролем закона. Какой контроль сильнее - зависит от конкретных исторических условий. При всей архаичности и злоупотреблениях советской милиции этический контроль над милиционерами со стороны общества был очень силен. И мы имели благородную и заботливую полицию. Многие это уже осознают.
Так вот, до 1985 г. при некоторой угрозе неправовых действий государства гражданин был очень надежно защищен от преступника. А преступник был очень уязвим к возмездию со стороны государства. Преступник был плохо "социально защищен". Наши правозащитники постулировали: лучше оставить на свободе десять преступников, чем осудить одного невиновного(Примечание 11). И все бездумно согласились с постулатом, не спросив, идет ли речь именно о десяти преступниках. А если о ста? О тысяче? Обо всех? В том-то и дело, что речь в действительности шла именно обо всех преступниках, о том, чтобы, размахивая дубиной правового государства, наложить запрет на преследование преступников в принципе.
Что же произошло в результате слома "неправового" государства? Сначала резко снизилась вероятность возмездия преступнику и, соответственно, возросла вероятность стать его жертвой для гражданина. А затем, на первый взгляд парадоксальным образом, стала нарастать и вероятность стать жертвой произвола со стороны государства. Ибо этический контроль разрушается моментально, но правовая-то узда от этого вовсе не появляется (показательна полиция тех стран "третьего мира", которые скопировали систему современного западного общества). Чего кривить душой - политики просто "сдали" обывателя преступникам. И им помогали наши чистые душой правозащитники.
Разница между демократическим и традиционным правовым мышлением хорошо представлена в повести братьев Вайнеров "Место встречи изменить нельзя", в телефильме по этой повести и в прессе по их поводу. Авторы создали модель: интеллигентный, с развитым правовым сознанием Шарапов - и склонный к произволу "совок" Жеглов. "Литгазета" так и писала: в Жеглове выражена духовная и правовая сущность сталинизма. Но Жеглова играл Владимир Высоцкий. Он, сохранив смысл модели, наполнил ее жизненной правдой, которую помнят все те, кому за пятьдесят. И попробуйте спросить этих людей - думаю, большинство признает, что в той конкретной исторической реальности был прав Жеглов, а не Шарапов. Более того, Шарапов только потому и мог позволить себе роскошь быть "чистым", что использовал результаты "грязной" работы Жеглова. Суть в том, что традиционное мышление охватывает взором всех участников правовой драмы и заботится о согласовании всех интересов (а не только интересов подозреваемого как потенциальной жертвы государства).
Особенно разрушительный для общества характер принимает идея "правового государства" в том случае, если начинают судить прошлое, придавая обратную силу новым, не устоявшимся (и даже явно не сформулированным) нормам. Вот С.Ковалев требует осуждения уже не КПСС, а всего народа за то, что он "принял Сталина", да и потом сильно грешил: за последние 20 лет в тюрьме перебывало 300 диссидентов, а никто не бунтовал. И особый гнев вызывает тот факт, что всякие апелляции диссидентов к Западу воспринимались неодобрительно. Но в традиционном обществе право вытекает из правды, то есть, из норм всеобщей этики. Как и любые нормы, они нарушались, но формирующую общество функцию выполняли. Диссиденты апеллировали вовне (неважно, к ООН ли, Рейгану и т.д.), но, независимо от нынешних оценок, у нашего общества был "синдром осажденной крепости" - никто этот факт, отмеченный еще Менделеевым, не оспаривает. При таком умонастроении апелляция к противнику в холодной войне казалась близкой к предательству. Судить за это советского человека тех лет сегодня глупо, ибо речь идет о мировоззрении, об идеалах, которые явно доминировали в обществе.
Да и с точки зрения разума: к кому апелляция? К США, залившим в те годы кровью Вьетнам? Разве у них права человека на уме? В Панаме убили 7 тыс. посторонних людей, чтобы доставить подозреваемого Норьегу в суд. К ООН, которая санкционировала взятие в заложники целый народ Ирака? Это сегодня, на короткий срок у нашей интеллигенции произошла такая аберрация, что ей Батиста предпочтительнее Кастро, а Сомоса и Пиночет просто друзья(Примечание 12). В 70-е годы апелляция к США воспринималась (и вполне разумно), как натравливание Запада на весь наш народ.
Вопрос о праве - это вопрос о типах цивилизации, типах мироощущения. Рассмотрим соотношение традиционного и либерального права в самой выигрышной для демократов сфере - теме сталинских репрессий, да еще по национальному признаку. Растравление этнических ран стало самым боевым оружием перестройки(Примечание 13). Возникло понятие репрессированных народов - народов как жертв советского режима. Но действия политиков были направлены не в прошлое, а в настоящее - на то, чтобы получить ударную антисоветскую силу в лице потомков тех людей, которые полвека назад были репрессированы как народ. Посмотрим, как это делалось.
Во-первых, создается образ жертвы, старательно замалчивая историческую правду. А это уже создает подозрения. Люди начинают задумываться: почему были репрессированы чеченцы или крымские татары? Снятый уже историей вопрос встает снова. Жертва и сурово наказанный за дело человек - совершенно разные вещи. Отбывший наказание возвращается в общество как равный, жертва - как живой укор и часто как новый тиран, требующий возмездия. Какую жизнь уготовили политики народам, возвращающимся в свои края как жертвы?
Из истории Отечественной войны известно, что авторитетные представители крымских татар и чеченцев заявили о переходе на сторону немцев. Конечно, для Евтушенко, который сегодня не делает различий между гитлеровской и советской стороной в войне, в этом нет ничего плохого. Но для подавляющего большинства народа СССР само решение о переходе на сторону врага во время войны (причем войны на истребление) было преступлением. Да и практические дела (например, гибель большой оставленной в Крыму партизанской армии) должны были вызвать ответные кары. Было это или нет, господа демократы? Если нет - опровергните документальные издания и те слухи, которые в 1944 году передавались из уст в уста. Почему же не было этих опровержений? Как говорил Цицерон, "ваше молчание подобно крику".
Зачем было растравлять обиды? Почему не сказать просто: дело прошлое, была война - вещь страшная. Давайте строить нашу новую жизнь и сотрем с доски старый счет. Но нет - ведь надо было "разрушить империю". И вот уже вооружаются ингуши против осетин, и кто-то открывает и тем и другим армейские арсеналы.
Демократы выдвигают, казалось бы, неотразимый довод: не может быть ответчиком народ, наказанию подлежит только индивидуум. Это - альфа и омега правового сознания демократа. Здесь все правильно - для того общества, где человек есть индивидуум. Ошибкой (или обманом) является приложение этой нормы к совершенно иному обществу. Крымские татары и чеченцы не были атомизированным обществом с западной демократией, где главным субъектом является индивидуум. Это было общество с солидарными структурами, объединенными круговой порукой разного вида. Применять к такому обществу мерки западной демократии в теории - нелепо, а на практике - гораздо более жестоко, чем то, что было. Применение социальной технологии, сложившейся в одном типе общества, к обществу совершенно иного типа приводит к катастрофическим последствиям, порой к геноциду. Это бы и случилось.
Представим себе, что в 1944 г. было проведено объективное следствие с тем, чтобы наказать, по законам военного времени, все виновные личности. Допустим даже, что какой-то ангел совершенно точно указал бы своим перстом виновных в сотрудничестве с немцами. Эти люди были бы расстреляны и, к радости демократов, ни один невиновный не пострадал бы. Реальность была такова, что даже в этом случае в большинстве (или в очень большой части) семей был бы расстрелян мужчина - муж, отец, сын. Если учесть традиции этих народов, то пришлось бы предвидеть возникновение цепной реакции сопротивления и мщения, которая привела бы к гибели значительной части мужского населения. Практически, это означало бы угасание этноса, геноцид. Вместо этого был применен архаический вид репрессии - ответчиком выступил весь народ, включая Героев Советского Союза и всех лояльных советских граждан. Весь народ принял на себя и равномерно распределил, по принципу круговой поруки, наказание за вину части своих мужчин. С точки зрения демократов, это - преступление режима, а с точки зрения народа, отцов, жен и детей, в тот момент - спасение.
Mы не говорим здесь о жестокостях, которыми сопровождалась депортация народов, а говорим о принципиально различных моделях репрессии. Ведь никто из демократов не заявил: "Я бы в 1944 году применил демократическое право и расстрелял бы каждого виновного". Подменять анализ модели перечислением эксцессов - мелкий подлог. Ведь и современная западная демократия не безгрешна, но никому же в голову не придет на основании деформаций практики отрицать саму модель демократии. Вон, в 1990 г. в Англии освободили шестерых человек, которые просидели в тюрьме 12 лет после того, как под пытками признались в преступлении, которого не совершали.
А вспомним события в Лос Анжелесе в мае 1992 г. Ведь суд присяжных единогласно оправдал полицейских, столь зверски избивших проехавшего на красный свет чернокожего, что он остался инвалидом - после того, как присяжные в течение нескольких часов просматривали случайно сделанную видеозапись (показанную, кстати, по всей Европе, но только не в России)(Примечание 14)! Так что спор сейчас идет именно о типе репрессии, который представляется преступным(Примечание 15).
Мы говорили об идеальной концепции правовой революции, которая уже таила в себе катастрофу. Реальное же ее воплощение теми, кто объявил себя демократами, не только катастрофично, но и предельно пошло. Здесь откат от правовой идеи в болото, из которого и не видно выхода. Рассмотрим это на событиях, связанных с "путчем" 1991 г., и философскими рассуждениями мэра Москвы Г.Попова.
Правосознание победителей в "августа-91". Согласно официальной версии, сформулированной Б.Н.Ельциным уже в первый день путча, а затем подтвержденной Горбачевым и даже утвержденной парламентом, в СССР был совершен государственный переворот, организованный группой заговорщиков, которые признаны преступниками. Мышление демократов таково, что их не волновали неувязки с правом: парламент и президент, подменяя суд, уже не только дали событиям юридическую квалификацию, но и вынесли приговор - члены ГКЧП до суда и даже до следствия признаны преступниками (премьер-министр России Иван Силаев даже призвал их немедленно расстрелять). Горбачев, будучи даже по официальной версии потерпевшим, то есть лицом заинтересованным, создает и возглавляет комиссию, наблюдающую за следствием, а допрашивается как свидетель, так что защита не может задавать ему вопросы.
Вспомним, как ТВ давало номера телефонов, по которым следовало сообщать о людях, которые сочувствовали "путчу". Тут уж уместно напомнить простую истину, сказанную Салтыковым-Щедриным: "Вместо обвинения в факте является обвинение в сочувствии - дешево и сердито. Обвинение в факте можно опровергнуть, но как опровергнуть обвинение в "сочувствии"? Кто же эти люди [обвиняющие в сочувствии]? Это люди, которым необходимо поддерживать смуту и питать пламя человеконенавистничества, ибо они знают, что не будь смуты, умолкни ненависть - и им вновь придется сделаться гражданами ретирадных мест".
Общественность требовала отставки президиума АН СССР, а в Московском университете - ректора по той причине, что они не выступили активно против путча. "Независимая газета" под заголовком "Руководству Университета предложено уйти в отставку" сообщает: "Первого сентября на митинге у главного здания Московского университета, посвященном началу нового учебного года, младший научный сотрудник НИИ ядерной физики Дмитрий Савин зачитал коллективное заявление сотрудников университета: "В дни государственного переворота 19-21 августа 1991 года руководство Московского университета заняло беспринципную позицию. В тяжелые для страны дни, когда слово старейшего университета могло бы вселить надежду в сердца людей и помочь определиться колеблющимся, официальные структуры Университета хранили молчание". Ах, молчали? Значит, сочувствовали. И невдомек юродивому м.н.с. и его революционному комитету, что даже большевикам в 1917 г. не приходило в голову предъявлять "старейшему университету" подобные претензии.
Сразу после путча Горбачев, Яковлев и "интеллектуалы" из демократов стали выступать с назойливыми призывами не устраивать "охоты на ведьм" и преследований рядовых коммунистов - так, будто секретари парторганизаций уже и не находятся под защитой права. Эти призывы звучали как жалобы: "Господа, где же "охота на ведьм"? Она входит в программу!". Но политически неразвитая масса не захотела понять намека, и энтузиазм в антикоммунистической истерии наблюдался лишь в среде интеллигенции. Владимир Максимов с горечью писал: "Мне непонятна та радикальная мстительность, которую проявляют сегодня иные нынешние прогрессисты, еще вчера осыпанные всеми мыслимыми милостями и наградами времен застоя. С какой это стати любимец всех современных ему вождей Евгений Евтушенко... превращается сегодня в этакого отечественного Маккарти и устраивает охоту за ведьмами в Союзе писателей? С какой это стати другой писатель, которого я очень высоко ценю как прозаика, проживший одну из самых благополучнейших жизней в советской литературе, вдруг призывает народ выращивать пеньку, чтобы вить из нее веревки для коммунистов?". Невероятным казалось выступление на Собрании Академии наук СССР ее вице-президента (кстати, многолетнего члена ЦК КПСС) Велихова, который потребовал выяснить имена ученых Академии, печатавших ранее в "коммунистических" газетах под псевдонимом материалы, "интеллектуально связанные с идеями путчистов". В истории русской науки еще никогда не было, чтобы иерархи такого ранга занимались политическим сыском.
Но все это, так сказать, культурный фон. В действиях же власти ситуация еще хуже. Здесь сразу началась профанация. Путчистам предъявили обвинение в "измене Родине" по ст. 64 УК РСФСР. Cтатья гласит: "Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, - наказывается...".
Здесь для нас главное - первая часть. Измена Родине - умышленное деяние по нанесению ущерба ее суверенитету, территориальной целостности и обороноспособности. Но никому ни во время "путча", ни после него и в голову не приходило поставить это в вину ГКЧП. При всех трактовках их мотивов признавалось, что они умышленно действовали ради сохранения СССР, его целостности и безопасности. Противники ГКЧП расходились не в этом пункте, а в том, что одни как раз это-то стремление сохранить "ненавистную империю" и считали главным преступлением, а другие не принимали средства, использованные ГКЧП. То есть, даже врагам "путчистов" обвинение показалось абсурдным. Ну как можно говорить об измене СССР, если в постановлении о привлечении вице-президента Янаева в качестве обвиняемого буквально говорится, что "опасаясь, что соглашение [новый Союзный Договор] приведет к распаду СССР и видя в содеянном выход из критической политической и социальной ситуации", он совершил то-то и то-то!
Поразительно, что странное обвинение продержалось почти 4 месяца и было без всяких комментариев и сообщений заменено на обвинение в "заговоре с целью захвата власти" (по той же 64 ст.). Здесь возник новый юридический казус. В законе "заговор с целью захвата власти" не фигурирует как самостоятельное преступление. Он упоминается лишь в разъясняющей части приведенной выше статьи лишь как одна из форм реализации измены Родине. Что такое "измена Родине", мы видели. Но из статьи ясно, что если в деяниях подсудимых нет состава преступления, именуемого изменой Родине, а это именно так - то и обвинять их в заговоре нельзя. Нет такого закона, не предусмотрели, что кому-то придется защищать СССР преступным путем! Таким образом, с точки зрения юриспруденции обвинители нарушили принцип римского права, воспринятый всеми известными уголовными кодексами: нет преступления, если таковое деяние не предусмотрено законом. И видно уже, что все эти обещания правового государства - примитивная и пошлая ложь политиков, которые и не понимают, и не чувствуют идеи права. Они растоптали право традиционное в его глубокой связи с моралью и маскируют правовой фразеологией, требуемой в "приличном" обществе западной демократии, свои преступные и хамские привычки.
Рассуждения Г.Х.Попова. Перестройка как революция - совершенно новое явление в этическом плане. История не знает такого масштаба обмана, таких изощренных предательств и интриг. Перестройка и тесно связанные с ней явления в других странах вводят человечество в эпоху политического постмодерна, где не действуют привычные нормы и ограничения. Впервые явно и открыто переносятся в политику моральные устои самой безнравственной, почти вненравственной, категории преступников - тех, кто исповедует беспредел. Пожалуй, лучше всего это выразил после учредительного съезда Движения демократических реформ его председатель, тогдашний мэр Москвы Г.Х.Попов. В своей пресс-конференции он рассуждал о том, как, по его мнению, надо будет поступать в случае массового недовольства радикальной экономической реформой. Страх перед голодной толпой "люмпенизированных социальных иждивенцев", как экс-мэр обычно называет трудящихся, стал навязчивой идеей новых отцов русской демократии. Вот как сформулировал Г.Попов их установки: "Я считаю возможным и необходимым применить в этом случае силу и применить ее как можно скорее. Лучше применить безоружных милиционеров, чем вооруженных. Лучше применить вооруженную милицию, чем выпускать войска. Лучше применить войска, чем выпускать артиллерию, авиацию... Так что с этой точки зрения - вопрос простой".
Итак, мэр столицы открыто заявляет, что на практике он будет преступать закон, и это для него - "вопрос простой". Ибо закон о чрезвычайном положении (введение которого - обязательное правовое условие для "подавления бунта") запрещает войскам уаствовать в конфликте - они имеют право лишь блокировать район конфликта. А силам МВД ("вооруженным милиционерам") закон разрешает использовать лишь штатное оружие МВД - значит, запрещает использовать артиллерию и авиацию.
Предположим, вопрос для демократа простой - можно без суда, без выяснения вины отдельной личности бомбить толпу. Но почему же как можно скорее? К чему такая спешка? Чтобы путем устрашения парализовать всякие попытки сопротивления. Так грабитель наносит жертве быстрый и сравнительно безвредный удар ("лучше милицию, чем войска"), чтобы парализовать волю - а вовсе не потому, что ему нравится бить людей. А что раздетый на морозе человек замерзнет, или дети после вздувания цен захиреют - так это издержки переходного периода, зато у нас появятся богатые. Источник богатства в обоих случаях один и тот же - не производство, а перераспределение благ (а значит, обнищание ограбленных одинаково неизбежно - снимают ли с тебя пальто в переулке или заставляют покупать молоко по 5 тысяч рублей).
Чего добивался мэр с помощью угрозы применения силы (на языке дипломатов эта угроза - действие скорее войны, чем мира; здесь войны против собственного населения)? По сути, добивался ликвидации уже последнего оставшегося у населения средства волеизъявления. В течение десяти лет мы видели, как под лозунгом демократизации сокращались возможности населения выразить свои идеалы и интересы - основа правового государства. Устранены все старые, "нецивилизованные": парторганизации, профсоюз, трудовой коллектив, народный контроль, общественное мнение, пресса, вынужденная следовать официальной идеологии. Одновременно парализованы все обещанные демократические механизмы: разогнаны советы, бутафорией стали парламентские шоу и референдумы, резко антирабочие позиции заняла пресса. И, как логичное завершение всего демократического фарса - угроза применить артиллерию и авиацию против городов, где будут иметь место антиправительственные демонстрации. Ведь не думает же Попов, что самолеты и гаубицы будут гоняться за отдельными профсоюзными активистами или даже партийными ячейками. Для этих родов войск объектом является целый населенный пункт(Примечание 16).
Но угрозы и идея парализующего "безвредного" удара - мелочь. Важнее вся военно-демократическая доктрина лидера ДДР, вся цепочка допустимых для него действий. Их диапазон он очертил сам: от невооруженных милиционеров - до артиллерии и авиации. Это значит, что установившееся в результате перестройки "право" в арсенал допустимых политических средств включает уничтожение больших масс безоружного населения с помощью современной военной техники. В этом отношении оно делает колоссальный шаг вперед по сравнению со всеми известными диктаторскими режимами. До сих пор в истории человечества кровавые режимы втягивались в войну на уничтожение против населения. Этому всегда предшествовал длительный период репрессий против конкретных лиц из числа оппозиции. Если и бывали бомбардировки населенных пунктов (как, например, в Сальвадоре или Гватемале), то, во-первых, уже на этапе открытой гражданской войны с вооруженной оппозицией. А во-вторых, против населения, очень отличного от элиты в этническом и культурном отношении (против курдов в Иране и Турции или крестьян-индейцев, которые до сих пор являются "чужим" народом для креолов Сальвадора). Попов же допускает возможность авиационных бомбардировок населенных пунктов России в тот момент, когда и речи нет об организованной гражданской войне, а возможны лишь стихийные вспышки отчаяния.
При этом начисто отсутствует этап "втягивания" в войну, когда насилие хоть как-то оправдывается принципом "око за око". Напротив, теперь считается признаком демократии и правового государства, что нормальных полицейских преследований оппозиции не будет - объектом ударов будет именно население(Примечание 17).
О чем говорит откровенное высказывание Попова? О том, что в его мышлении (и у его единомышленников) отсутствуют инстинктивные, подсознательные запреты на определенные действия в отправлении власти - запреты, которые характеризуют традиционное право. Отсутствуют те табу, которые без всякого усилия ума, а просто биологически (сердцем) заставляют властителя держаться в рамках некоторых нравственных пределов. Любой политик, который такие пределы имеет, на заданный Попову вопрос, ответил бы совершенно по-иному. Он указал бы тот порог, который не в силах переступить и по достижении которого он уйдет в монастырь или пустит себе пулю в лоб.
Показательны и действия мэра Г.Попова. Вспомним митинг на Манежной площади 9 февраля 1992 г. (разрешенный Моссоветом). Вот что писала газета "Коммерсантъ" после митинга: "По многочисленным свидетельствам сотpудников милиции, в 12.30 начальник ГУВД Аpкадий Муpашев зачитал по pадиосвязи обpащение мэpа Москвы Гавpиила Попова к личному составу милиции. Мэp обвинил pаботников милиции в невыполнении pаспоpяжения пpавительства о запpете на пpохождение манифестаций и пpедупpедил, что виновные в неисполнении этого pаспоpяжения будут уволены. Пpи этом Попов пpигpозил pепpессиями в отношении тех коммеpческих стpуктуp, котоpые осмелятся пpинять на pаботу уволенных. 10 февpаля состоялась встpеча депутатов Моссовета с экс-заместителем Муpашева Леонидом Hикитиным... По утвеpждению Hикитина, на площади пpотив коммунистов "планиpовалось использование специально подобpанных людей для создания беспоpядков, после чего в ход пpотив демонстpантов должны были быть пущены спецсpедства и техника". В Московской гоpодской пpокуpатуpе, куда за pазъяснением обpатился коppеспондент, отнеслись на pедкость спокойно. По мнению юpистов, подобные пpиказы не пpотивоpечат Закону о милиции, котоpый никак не pегламентиpует методы опеpативно-агентуpной pаботы".
Это сообщение шума не наделало, а ведь речь идет о качественном изменении ситуации. Теперь, действительно - власть действует по принципу "то, что не запрещено законом, разрешено", хотя когда этот принцип внедрялся в сознание в ходе перестройки, юристы подчеркивали, что он касается только граждан. А власть может совершать лишь действия разрешенные законом. Но дело не только в юридических тонкостях. Важно, что прокуратура совершенно спокойно признает право властей на крупномасштабную политическую провокацию! Вот во что выродился на практике лозунг А.Д.Сахарова, пропущенный через правосознание и мораль политического режима "демократии". И, пожалуй, впервые в истории России интеллигенция стала искренней опорой охранки.
То, что мы видим сегодня в сфере права, страшно и жестоко. Поразительно, что к этому притерпелись и даже вновь заговорили о правовом государстве - как язык поворачивается. Не будем привлекать слишком уж бьющие по чувствам ужасы войны в Чечне, возьмем "кабинетный" вопрос. Согласно конституции, которую режим, по выражению Бурбулиса, "через ухо, через задницу - но протащил", наши "сенаторы" дают или не дают согласие на введение чрезвычайного положения. Известно, что оно вводится для того, чтобы временно отменить конституционный строй, при котором власть не имеет права убивать человека без суда - из автомата, из танка или огнеметом "Шмель". С точки зрения права, чрезвычайное положение должно быть введено до начала военных действий, а не после их завершения, как пытался уверить Шумейко. Стрельба при формальном сохранении конституционных гарантий - государственный бандитизм. Для чего же вводится чрезвычайное положение? Чтобы разрешить власти, в качестве меньшего зла, палить по людям - но при этом по возможности защитить граждан, ввести стрельбу в рамки "Закона о чрезвычайном положении". Так давайте посмотрим, какие же это рамки.
Во-первых, в конфликте запрещено участвовать армии - она имеет право лишь "блокировать район конфликта" (министр обороны не может даже командовать всей операцией - это дело МВД или ФСК). Во-вторых, в операции разрешено использовать только штатное оружие МВД! Закон запрещает применять в конфликтах на территории России боевую авиацию, танки и мощную ракетную технику. Это - только для отражения внешней агрессии. Шумейко именно так и объяснил: если бы власть ввела чрезвычайное положение, нельзя было бы использовать авиацию (он мог бы добавить: а также ядерное оружие и т.д.). Поэтому предпочли в буквальном смысле слова беззаконие, не быть связанными никаким правом - не соблюдать ни Конституции, ни Закона. Но ведь никаких отрицательных эмоций эта сторона дела у интеллигенции не вызвала!
Повторяю, что здесь мы должны совершенно отвлечься от содержательной политической стороны, от того, кто виноват в том или ином столкновении. Но вот взглянуть на дело через призму права интеллигенты как раз и не могут. Вспомним страшное дело 3-4 октября 1993 г. Не будем говорить о самом истреблении людей у Останкино и в Доме Советов, посчитаем это конфликтом, в зоне которого право молчит. Но ведь есть вещи, которые страстью боя никак не объясняются. Вот они.
- Избиения и, судя по многим свидетельствам, убийства безоружных людей, уже находящихся под юрисдикцией органов власти, имеющих все ее атрибуты (форма, должностная иерархия, связь). Причем эти действия совершались вне зоны вооруженного конфликта (в подъездах жилых домов, в отделениях милиции и т.д.). Это - безусловное преступление режима. Несмотря на множество свидетельств, государство не открыло по этим случаям ни одного расследования, а высшие должностные лица, несущие прямую ответственность, были даже награждены.
Даже самые кровавые режимы в самых чрезвычайных обстоятельствах организуют перед расправой фарс военно-полевого суда и вынесение приговора.
- Привлечение к вооруженным действиям против политического противника неформальных организаций. Государство открыто предоставило "лицензии на насилие", что практикуется только криминальными диктаторскими режимами и является их главным признаком ("эскадроны смерти"). Предоставление государством средств насилия неформальным организациям для борьбы с политическим противником есть государственный терроризм. С точки зрения международного права это - тягчайшее преступление, и при его надежном выявлении даже США вынуждены жертвовать самыми надежными сателлитами.
- Тайное захоронение неидентифицированных тел погибших 3-4 октября и дезинформация общества о числе погибших.
Это - тяжелое преступление не только против права, но и против традиций, в том числе религиозных. Показателен уже сам образ действий режима: отсутствие официальных заявлений, отсутствие достаточно широких комиссий, изучавших вопрос, недоступность для общественности даже докладов ведомственных комиссий - при том, что пресса и телевидение постоянно ставили неофициальные заявления режима под сомнение.
Все эти три обвинения абсолютны, то есть могут трактоваться вне зависимости от политической позиции. Но на это интеллигенция, включая ученых-правоведов, оказалась неспособна. Возможно, по ошибке, год назад меня пригласили провести неделю в узком кругу ученых-демократов из "Московской трибуны", где каждый делал доклад по своей области. Один день выступал видный правовед из Института Государства и Права Академии наук проф. В.М.Савицкий. Он говорил о построении правового государства. Я спросил его, как можно, отвлекаясь от политической стороны конфликта, трактовать указанные выше действия режима в событиях 3-4 октября с точки зрения права. Спросил без всякой подковырки, именно как ученого. Я был уверен, что какую-то правовую трактовку юристы-демократы разработали. Профессор сказал, что он отвечать на этот вопрос не будет.
В целом, и слова, и дела выразителей образа нынешнего политического режима показывают, что носителем идеи правового общества этот режим не является. Историческая вина и этого режима, и слепо поддержавшей его интеллигенции в том, что опорочена, изгажена сама идея правового общества, само знамя, которым режим прикрывался. Россия отброшена далеко назад.

Примечания

1 Заметим, что сразу был совершен понятийный обман: слова "правовое государство" житель России воспринимает совсем не так, как на Западе. Там имеется в виду именно либеральное государство, отдающее безусловный приоритет правам индивидуума. У нас же считается, что правовое государство - это то, которое строго соблюдает установленные и известные всем нормы и всех заставляет их соблюдать. В таком государстве человек может достаточно надежно прогнозировать последствия своих действий - он вполне защищен и от преступника, и от внезапного обесценивания своего вклада в сберкассе.

2 А если бы речь шла о соблюдении законности, вождей перестройки пришлось бы привлечь к ответственности по статье УК РСФСР о вредительстве. Ведь разрушительное для страны бездействие властей никем сомнению не подвергалось, разница была лишь в том, что одни считали это преступным, а другие - целесообразным.

3 Я уж не говорю о том, что в самой Чечне "бандформирования" Дудаева снаряжались и натравливались на советскую власть целой бригадой присланных их Москвы с чрезвычайными полномочиями демократов во главе с Бурбулисом.

4 Реальность перекрыла все эти "обещания" Ельцина 1991 года, но надо напомнить, чтобы никто не мог оправдываться перед собой тем, что "его не предупредили".

5 Уровень правового сознания наших реформаторов прекрасно отразил главный приватизатор Чубайс. На сессии Верховного совета 24 сент. 1992 г. ему было сказано, что указ о раздаче ваучеров противоречит Закону о приватизации и Закону об именных инвестиционных счетах, и что в случае расхождения между законом и указом президента верховенство имеет закон. На это Чубайс спокойно ответил: уже принято около трех десятков указов президента, противоречащих тому или иному закону - чего же вы именно к этому прицепились! Так пойманный вор взывает: другие, мол, тоже воруют, не трогайте меня. А ведь этот указ другим не чета. Быть может, это самый важный указ Ельцина, и воровство ни с каким другим не сопоставимо.

6 В разгар реформы в РФ от отравления фальсифицированными спиртными напитками погибало 35-36 тысяч человек в год. Это - совершенно фантастическая величина.

7 Мы не будем рассматривать многочисленную третью категорию, демократов-балаболок, которые просто не понимают, что говорят. К примеру, президент Российской Телерадиокомпании Олег Попцов изрек: "Демократия, как я понимаю, это общество, где существует культ закона". В Третьем Рейхе действительно существовал культ закона, в частности, закона о расовой гигиене. Похоже, для Попцова это - вершина демократии.

8 В бытность студентом я участвовал, как и остальные студенты, в рейдах "бригад содействия милиции" (например, для пресечения спекуляции). И на предварительном инструктаже офицеры милиции строго предупреждали: нельзя действовать скрытно и тем более нельзя делать вид, что собираешься что-то купить у спекулянта - это является провокацией и запрещено законом, и вообще нехорошо.

9 Вот безобидный, но очень красноречивый случай. 9 мая 1992 г. какой-то иррациональный мотив побудил начальника ГУВД Москвы Мурашева посетить митинг "красно-коричневых" в Сокольниках. Естественно, его окружила толпа и с криками "Палач! Палач!" стала оплевывать. Стоявшая около меня старушка и говорит своей подруге: "Побежали и мы. Бить нельзя, а плевать Закон не запрещает!". Я сразу вспомнил Андрея Дмитриевича.

10 Глубокое изменение отражает сам язык: демократы стали называть правоохранительные органы силовыми структурами. Слово, корнем которого является право, заменен термином, полностью очищенным от всякой этической окраски. Сила слепа и нейтральна, как молоток. Она равнодушна к Добру и злу, она - орудие. Это - разрыв с традиционным правом, где "человек с ружьем" есть или носитель Добра, или служитель зла. Когда в сентябре 1993 г. ОМОН блокировал Дом Советов, люди обращались к офицерам: "Почему не даете нам пройти? Ведь это наше право, а вы - правоохранительные органы". А те искренне отвечали: "Мы теперь не правоохранительные органы, а силовые структуры".

11 Заметим, что речь шла о судебной ошибке, а не о сознательном преступлении наших правоохранительных органов (такие преступления знают самые "правовые" государства).

12 Поучительна нынешняя антикубинская кампания: на Кубе сидели в тюрьме 3-4 правозащитника, а в Гватемале за 80-е годы убили 100 тыс. человек (в пересчете на СССР - 10 миллионов). Но в мозгу нашего либерала Гватемала - демократическая страна, а кубинцев, не желающих либерального рая, он готов уничтожить. Если США на это решатся, он им будет аплодировать.

13 Это оружие нашим "архитекторам" было предоставлено программистами холодной войны. Об этом цинично пишет один из писателей-идеологов этой войны Ле Карре. Чечня давно была одним из важнейших объектов. У нас еще и в уме не укладывалась грядущая чеченская война, а у самого Ле Карре уже был готов роман о притеснениях чеченцев, который он издал в разгар событий. Тогда же подоспел роман Приставкина и поджигательский фильм по этому роману. Приставкин с гордостью сообщает, что его фильм смотрел, сидя в пустом зале, сам Дудаев, и по щекам его текли слезы.

14 Такое мы видим на каждом шагу. В Испании ведущий спортивный обозреватель мимоходом обвинил президента клуба "Реал" в каких-то махинациях, которые ни для кого не составляли секрета, но доказать их не смог и был приговорен к двум месяцам тюрьмы. Надо было видеть, как он плакал, когда правительство сжалилось и помиловало его, заменив тюрьму большим штрафом. Дело в том, что около половины заключенных - гомосексуалисты, а 40 проц. больны СПИДом. Попасть в тюрьму почти равносильно смертному приговору (от СПИДа умер человек, приговоренный к месяцу тюрьмы за нарушение правил движения). Всем ясно, что эта ситуация - вопиющее нарушение прав человека (права соразмерности наказания содеянному; по сути, это есть и подмена власти суда властью исполнительной, которая ведает тюрьмами: суд приговаривает к одному наказанию, а исполнители - к совершенно иному, несоразмерному). Так что - объявить Испании эмбарго или применить ковровое бомбометание?

15 Мы говорим об идеальном проекте, а в действительности западная демократия безжалостно применяет принцип круговой поруки в наказании чужих народов - ведь сделали заложником весь народ Ирака за грехи режима Саддама Хусейна, хотя никакой возможности повлиять на него (как где-нибудь во Франции) иракский народ не может - у него нет для этого ни соответствующей психологии, ни навыков, ни организации, ни прав. И Буш, и Клинтон, и наши демократы это прекрасно знают. И они сознательно совершают (или оправдывают) смертельные репрессии против народа за преступления небольшой и неподконтрольной ему части. Ведь от блокады уже умерло 650 тысяч малолетних детей.

16 Г.Попов запускает пробный шар в сторону армии: настолько ли она трансформировалась, что достаточно ее выпустить против голодного народа, как она с готовностью нажмет на гашетки орудий и бомбовых люков? Не случайно он выбрал столь необычный термин. Он не сказал: "послать войска, направить авиацию". Выпустить! Как будто речь идет о своре, горящей от нетерпения и ждущей лишь разрешения броситься на жертву.

17 В сентябpе 1991 г. пpедседатель "демокpатического" КГБ В.Иваненко на вопpос, откуда тепеpь исходит опасность для госудаpства, ответил, что тепеpь КГБ не будет заниматься диссидентами, главная опасность - социальный взpыв. Итак, вpагами "антинаpодного pежима коммунистов" были две-тpи сотни диссидентов, а вpагами демокpатической власти оказались наpодные массы.